В небольшой комнатке на верхнем этаже здания Донской чрезвычайной комиссии два усталых человека молча смотрели на ворох бумажной ленты, лежавший на полу.

— Что думаешь? — сказал один из них — высокий, широкоплечий, с темными коротко подстриженными усами.

— Неудобно получается, — сказал второй, — в Москве знают о делах на Дону больше, чем мы?

— У них информация из Софии.

— А концы здесь. Нужно искать.

Шагнув от стены, усатый собрал с пола телеграфную ленту. Широкими ладонями смял ее в огромный белый клубок. Показывая товарищу, спросил:

— Что нужно, чтобы распутать? Как думаешь, Зявкин? Кончик надо найти.

Зявкин внимательно посмотрел на клубок, поправил пояс с тяжелой кобурой. Шагнув по старому пересохшему паркету, подошел к окну. В утренней дымке побеленный снегом, выпавшим за ночь, лабиринтом своих улиц город был тоже похож на огромный белый клубок.

— Где он, этот кончик? — сказал Зявкин, положив кулак на холодный каменный подоконник. — Это, брат, задача.

— Ясное дело, трудней, чем банду в камышах выловить, Ну, мы тебе, Федор, опытных ребят подберем. Словом, спать сегодня не придется, займемся планом. Первым делом всякой операции нужно шифрованное название.

— «Клубок» подойдет? — спросил Зявкин.

— А что же, отлично. — Николаев, накинув на плечи кожаную куртку, присел к столу.

— Итак, что у нас есть? Без малого — ничего!

2. Его высокоблагородие есаул Филатов

Есаул Филатов умел владеть собой. Поэтому, когда в дом в станице Пашковской, что около Екатеринодара, где он остановился на ночлег, ранним утром ворвались вооруженные люди, он, быстро оценив обстановку, не стал сопротивляться. Их было пятеро, да и снаружи через открытую форточку (есаул любил свежий воздух) слышались людские голоса и фырканье коней.

— А ну вставай, — сказал есаулу немолодой человек в штатском пальто, подпоясанном офицерским ремнем.

Есаул сел в постели.

— Позвольте, — мирно начал он, — по какому праву…

— Будет разговаривать, — выступил из-за спины пожилого молодой остроносый паренек в залатанном полушубке. — Документы, оружие есть? — Он нетерпеливо качнул в сторону есаула штыком австрийской винтовки.

Старший отстранил его.

— Мы из Чрезвычайной комиссии, из Екатеринодара, — сказал он, — из Чека, значит. Документы имеются?

Есаул нашел в себе силы вежливо улыбнуться.

— Прошу, — сказал он и достал из-под подушки бумажник. — Сделайте милость: уполномоченный Окрпрода Филимонов. Командирован из Ростова по делам службы для выяснения, так сказать…

— Оружие имеется? — Винтовка все еще смотрела на есаула. Он раздумывал всего несколько секунд.

— В целях самообороны, — сказал он, доставая из-под подушки «кольт». — Сами знаете — такое время!

— Так! — сказал чекист. — Петро, посмотри, нет ли там еще чего.

Молодой посмотрел под подушку, ощупал лежавшую рядом одежду.

— Вроде больше ничего, — сказал он.

— Вставай, одевайся, — снова повторил пожилой и только теперь развернул сложенную вчетверо бумажку, переданную ему есаулом.

— Товарищ Филимонов, стало быть. — Он положил бумагу в карман. — Ну хорошо, там разберемся.

Есаул уже ощутил в себе знакомый прилив энергии, который непременно охватывал его всякий раз, когда нависала опасность. Строгая тайна окружала его поездку в Екатеринодар с поручением подпольного Ростовского центра ОРА. Документы абсолютно надежны.

— Руки вверх! — скомандовали ему. — Выходи!

Он прошел с поднятыми руками через соседнюю комнату, где у стены, сливаясь цветом лица с ее серыми обоями, стояли насмерть испуганные поповны — хозяйки дома. Он вежливо кивнул им и шагнул за порог. Два красноармейца уже караулили Егора Поцелуева, его старого денщика. Впрочем, сейчас он был вовсе не Егором, а Кузьмой Коршуновым, кучером Окрпрода, на что имелся документ.

— Здравствуйте, товарищ Коршунов, — нарочито громко сказал есаул. — Что происходит?

— Не разговаривать, — предупредил голос сзади.

На просторном поповском дворе было полно людей, стояли несколько заседланных лошадей и пролетка, на которой есаул приехал.

Едва Филатов ступил из дверей заднего крыльца, как воздух, словно сабельный клинок, полоснул женский крик:

— Он! Он это! Кровопиец! Кат!

Есаул остановился и медленно повернул голову в сторону крика. Молодая женщина билась в руках державших ее конвойных красноармейцев. К есаулу было обращено ее лицо с красным шрамом. Он посмотрел в эти неистовые, налитые темным гневом глаза и вспомнил…

Это было еще летом 1919 года, когда он со своим карательным отрядом был на усмирении в одном из сел вблизи Анапы. Там мужики убили двух стражников-казаков. Есаул помнил, как он тогда построил на площади всех жителей и сказал им, что должен был бы расстрелять всех мужиков, но смилуется и расстреляет только каждого десятого. Помнится, так он тогда и сделал. Там же на площади, у стены лабаза. Но вот когда дошла очередь до молодого парня в синей рубахе, из толпы выскочила эта женщина. И у нее были такие же глаза, как сейчас. Есаул ударил ее плетью. Но от крика женщины пришла в движение скованная до этого цепенящим ужасом толпа. Люди кинулись бежать. Есаул скомандовал, и каратели со свистом бросились рубить толпу. Много было карательных операций у есаула Ивана Филатова до и после, но глаза этой женщины преследовали его полтора года. Хоть и было это время полно жестокими и опасными событиями. Бои на Дону, бегство в Крым, служба во врангелевской контрразведке, потом нелегальное возвращение из-за границы под именем Филимонова.

— Он это! — рвался крик.

Есаул отвел глаза и криво усмехнулся. Надо иметь особое счастье, чтобы налететь теперь на эту бабу. Ну что ж, по крайней мере меньше загадок!

Он точной, пружинящей походкой пошел к пролетке.

— Чего их еще возить, — услышал он крик сзади. — Порешить их здесь, бандитов!

В ответ гудел знакомый голос старшего:

— Спокойно, граждане, расходись! От нас не уйдет! По революционному закону!

Около пролетки есаулу связали руки. Егора не тронули, приняв его, видимо, за настоящего кучера. Филатов сел в пролетку, рядом с ним Егор и усатый в штатском пальто. Небольшой отряд сопровождавших вскочил на коней, и они двинулись из станицы.

— Куда же меня везут? — спросил, наконец, есаул.

— Увидишь, — ответил чекист и, обращаясь к правившему лошадьми Егору, добавил: — А ты давай побыстрее, товарищ, как тебя зовут?

— Кузьма!

— Вот, Кузьма, давай побыстрее!

За станицей Пашковской после часовни начинался спуск к реке. Недавняя оттепель и ночной мороз сделали свое. Пригорок отблескивал ледяной коркой, будто специально политый. Всадники, шедшие впереди, сдержали коней, и тяжелая пролетка обогнала их. Впереди, вдоль прибрежного лозняка шел плотный, укатанный путь. Егор хлестнул лошадей. Связанный есаул упал на чекиста, придавив его к спинке сиденья. Пролетка резко рванулась вперед. Лихо засвистев лошадям, Егор со звериной гибкостью бывалого всадника перегнулся с козел и обрушил страшный удар железного шкворня, лежавшего под сеном, на голову человека в штатском пальто. Подвинувшись в сторону, есаул плечом выбросил тело на дорогу. Лошади рванули облегченную пролетку вперед. Сзади скользили по обледеневшему спуску конные красноармейцы.

Нет, казалось, не зря шесть лет держал при себе есаул Филатов казака Поцелуева. Держал строго, но разрешал и кое-какие вольности. А совсем недавно вызволил его, больного, с острова около Константинополя, откуда не думал Поцелуев выйти живым. Вызволил, чтобы взять с собой в нелегальную поездку в Россию.

— Уйдем, ваше высокоблагородие, ей-богу, уйдем! — крикнул Егор.

— Разрежь веревку на руках, — прохрипел есаул.

Вытащив нож, Егор повернулся к нему.

— Трохи подвиньтесь, — сказал он, — ваше высоко… — И вдруг упал на есаула, заливая его липкой, теплой кровью.